Неточные совпадения
Подъехав к подошве Койшаурской
горы, мы остановились возле духана. [Духан — харчевня, трактир, мелочная лавка.] Тут толпилось шумно
десятка два грузин и горцев; поблизости караван верблюдов остановился для ночлега. Я должен был нанять быков, чтоб втащить мою тележку на эту проклятую
гору, потому что была уже осень и гололедица, — а эта
гора имеет около двух верст длины.
— Стар я, батюшка, чтобы лгать: седьмой
десяток живу! — сказал Плюшкин. Он, казалось, обиделся таким почти радостным восклицанием. Чичиков заметил, что в самом деле неприлично подобное безучастие к чужому
горю, и потому вздохнул тут же и сказал, что соболезнует.
— Ну, что ж ты расходилась так? Экая занозистая! Ей скажи только одно слово, а она уж в ответ
десяток! Поди-ка принеси огоньку запечатать письмо. Да стой, ты схватишь сальную свечу, сало дело топкое:
сгорит — да и нет, только убыток, а ты принеси-ка мне лучинку!
Чувствуя себя, как во сне, Самгин смотрел вдаль, где, среди голубоватых холмов снега, видны были черные бугорки изб,
горел костер, освещая белую стену церкви, красные пятна окон и раскачивая золотую луковицу колокольни. На перроне станции толпилось
десятка два пассажиров, окружая троих солдат с винтовками, тихонько спрашивая их...
— А вот видите:
горит звезда, бесполезная мне и вам; вспыхнула она за
десятки тысяч лет до нас и еще
десятки тысяч лет будет бесплодно
гореть, тогда как мы все не проживем и полустолетия…
Назад идти опять между сплошных кустов, по кочкам и ямам подниматься вверх, он тоже не хотел и потому решил протащиться еще несколько
десятков сажен до проезжей
горы, перелезть там через плетень и добраться по дороге до деревни.
Полозов шел и шел в
гору, — имел бы уж и не три — четыре миллиона, а
десяток, если бы занялся откупами, но он имел к ним отвращение и считал честными делами только подряды и поставки.
Единодушный взмах
десятка и более блестящих кос; шум падающей стройными рядами травы; изредка заливающиеся песни жниц, то веселые, как встреча гостей, то заунывные, как разлука; спокойный, чистый вечер, и что за вечер! как волен и свеж воздух! как тогда оживлено все: степь краснеет, синеет и
горит цветами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи насекомых, и от них свист, жужжание, треск, крик и вдруг стройный хор; и все не молчит ни на минуту.
Такова была Садовая в первой половине прошлого века. Я помню ее в восьмидесятых годах, когда на ней поползла конка после трясучих линеек с крышей от дождя, запряженных парой «одров». В линейке сидело
десятка полтора пассажиров, спиной друг к другу. При подъеме на
гору кучер останавливал лошадей и кричал...
Но если бы выбрать столетние деревья и смерить
гору по Их росту, то оказалось бы, что
десяток — другой таких деревьев уже измеряет всю высоту…
Но самое большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно:
горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой… А кажется маленькой потому, что, понимаешь, тысячи,
десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
— А ты — полно! — успокаивала она меня. — Ну, что такое? Стар старичок, вот и дурит! Ему ведь восемь
десятков, — отшагай-ка столько-то! Пускай дурит, кому
горе? А я себе да тебе — заработаю кусок, не бойсь!
А так как долина здесь узка и с обеих сторон стиснута
горами, на которых ничего не родится, и так как администрация не останавливается ни перед какими соображениями, когда ей нужно сбыть с рук людей, и, наверное, ежегодно будет сажать сюда на участки
десятки новых хозяев, то пахотные участки останутся такими же, как теперь, то есть в 1/8, 1/4 и 1/2 дес., а пожалуй, и меньше.
То, что было вчера мрачно и темно и так пугало воображение, теперь утопало в блеске раннего утра; толстый, неуклюжий Жонкьер с маяком, «Три брата» и высокие крутые берега, которые видны на
десятки верст по обе стороны, прозрачный туман на
горах и дым от пожара давали при блеске солнца и моря картину недурную.
До
десятка желтых восковых свеч тускло
горели перед медным распятием и старинными складнями.
Всех баб Артем набрал до
десятка и повел их через Самосадку к месту крушения коломенок, под боец Горюн. От Самосадки нужно было пройти тропами верст пятьдесят, и в проводники Артем взял Мосея Мухина, который сейчас на пристани болтался без дела, — страдовал в
горах брат Егор, куренные дрова только еще рубили, и жигаль Мосей отдыхал. Его страда была осенью, когда складывали кучонки и жгли уголь. Места Мосей знал по всей Каменке верст на двести и повел «сушилок» никому не известными тропами.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса,
десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни
гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу и жило без моего ведома в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
Перед отъездом из Нью-Йорка Матвей и Анна отправились на пристань — смотреть, как подходят корабли из Европы. И они видели, как, рассекая грудью волны залива, подошел морской гигант и как его опять подвели к пристани и по мосткам шли
десятки и сотни людей, неся сюда и свое
горе, и свои надежды, и ожидания…
В рассказах постоялки таких людей было множество —
десятки; она говорила о них с великой любовью, глаза
горели восхищением и скорбью; он скоро поддался красоте её повестей и уверовал в существование на земле великих подвижников правды и добра, — признал их, как признавал домовых и леших Маркуши.
Он чувствует себя одиноко стоящим в пустоте, у подножия высокой
горы; с её вершины, покрытой тёмной тучей, он тихо и безвольно скатился сюда — вот пред ним весь этот путь, он мысленно прошёл его
десятки раз.
И начинало мне представляться, что годы и
десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет
гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Маркушка приподнял голову и помутившимися глазами жадно смотрел под
гору, где стояли конторка, дробилка, промывальная машина и
десятки старательских вашгердов.
Но как бы хорошо человек ни выбрал жизнь для себя — ее хватает лишь на несколько
десятков лет, — когда просоленному морской водою Туба минуло восемьдесят — его руки, изувеченные ревматизмом, отказались работать — достаточно! — искривленные ноги едва держали согнутый стан, и, овеянный всеми ветрами старик, он с грустью вышел на остров, поднялся на
гору, в хижину брата, к детям его и внукам, — это были люди слишком бедные для того, чтоб быть добрыми, и теперь старый Туба не мог — как делал раньше — приносить им много вкусных рыб.
Насытившиеся покупками бары гуляли. Шампанское и заморские деликатесы лились реками и высились
горами. Около барских ставок целый день стук ножей —
десятки крепостных поваров стараются вовсю.
— Экой ты, брат, малодушный! Али мне его не жалко? Ведь я настоящую цену ему знал, а ты только сыном был. А вот не плачу я… Три
десятка лет с лишком прожили мы душа в душу с ним… сколько говорено, сколько думано… сколько
горя вместе выпито!.. Молод ты — тебе ли горевать? Вся жизнь твоя впереди, и будешь ты всякой дружбой богат. А я стар… и вот единого друга схоронил и стал теперь как нищий… не нажить уж мне товарища для души!
Она была очень длинная; потолок ее был украшен резным деревом; по одной из длинных стен ее стоял огромный буфет из буйволовой кожи, с тончайшею и изящнейшею резною живописью; весь верхний ярус этого буфета был уставлен фамильными кубками, вазами и бокалами князей Григоровых; прямо против входа виднелся, с огромным зеркалом, каррарского мрамора […каррарский мрамор — белый мрамор, добываемый на западном склоне Апеннинских
гор.] камин, а на противоположной ему стене были расставлены на малиновой бархатной доске, идущей от пола до потолка, японские и севрские блюда; мебель была средневековая, тяжелая, глубокая, с мягкими подушками; посредине небольшого, накрытого на несколько приборов, стола красовалось серебряное плато, изображающее, должно быть, одного из мифических князей Григоровых, убивающего татарина; по бокам этого плато возвышались два чуть ли не золотые канделябра с целым
десятком свечей; кроме этого столовую освещали огромная люстра и несколько бра по стенам.
Весь берег, около которого стояло
десятка два барок, был усыпан народом. Везде
горели огни, из лесу доносились удары топора. Бурлаки на нашей барке успели промокнуть порядком и торопились на берег, чтобы погреться, обсушиться и закусить горяченьким около своего огонька. Нигде огонь так не ценится, как на воде; мысль о тепле сделалась общей связующей нитью.
Чусовая мчалась теперь в
горах бешеным валом, который точно когтями рвал по пути землю и уносил молодые деревья
десятками.
В
горах встречается много бродячих растений, которые точно сознательно идут в известном направлении, делая по дороге остановки для отдыха. Конечно, для таких передвижений нужны
десятки и сотни лет.
Про свою раннюю юность в этом отношении могу сказать только то, что я слишком много провел прекрасных дней в лесу и в
горах именно благодаря охоте, причем синодик загубленных птичьих жизней не превышает нескольких
десятков.
Так, на масляной, когда ловкие столяры взвозили на
гору Новосельской усадьбы не салазки, а большие сани и, насажав на них
десятки разряженных баб, неслись несколько сот сажень с возрастающей быстротой, мы неизменно были на головашках в числе хохочущих седоков.
Перед сидящими развешено было большое полотнище, из чистых простынь сшитое (так рассказывали батенька), и впереди того
горело свечей с
десяток. В вырытой нарочно перед полотнищем яме сидели музыканты: кто на скрипке, кто на басу, кто на цымбалах и кто с бубном. Когда собралось много, музыка грянула марш на взятие Дербента, тогда еще довольно свежий. Потом играли казачка, свадебные песни, а более строились. Собравшиеся, наслушавшись музыки, желали скорее потешиться комедным зрелищем.
Я ползу. Ноги волочатся, ослабевшие руки едва двигают неподвижное тело. До трупа сажени две, но для меня это больше — не больше, а хуже —
десятков верст. Все-таки нужно ползти. Горло
горит, жжет, как огнем. Да и умрешь без воды скорее. Все-таки, может быть…
— Хлопоты, заботы само по себе, сударыня Марья Гавриловна, — отвечала Манефа. — Конечно, и они не молодят, ину пору от думы-то и сон бежит, на молитве даже ум двоится, да это бы ничего — с хлопотами да с заботами можно бы при Господней помощи как-нибудь сладить… Да… Смолоду здоровьем я богата была, да молодость-то моя не радостями цвела,
горем да печалями меркла. Теперь вот и отзывается. Да и годы уж немалые — на шестой
десяток давно поступила.
Видит, в углубленье меж холмов, под ветвистым дубом, сидит человек с
десяток мужчин и женщин: не поют, не читают, а о чем-то тихонько беседу ведут. Возле них небольшой костер сушникá
горит. Тускло
горит он, курится — дымится, и нет веселья вокруг… то не купальский костер.
Третий день нашего путешествия. Мы находимся за несколько
десятков верст от аула Бестуди. Природа совершенно изменилась. Развесистые чинары и каштаны больше не попадаются на пути. Их сменили цепкие кусты карачага и архани.
Горы здесь — просто голые скалы. Со всех сторон грозными привидениями обступают нас
горы. Кажется, еще немного, и они, соединившись в сплошное тесное кольцо, раздавят нас.
На крайней барже у самой кормы сидел на рогожке плечистый рабочий. Лапоть он плел, а рядом с ним сидел грамотный подросток Софронко, держа стрепанный клочок какой-то книжки. С трудом разбирая слова, читал он вслух про святые места да про Афонскую
гору. Разлегшись по палубе, широ́ко раскинувши ноги и подпирая ладонями бороды, с
десяток бурлаков жарили спины на солнопеке и прислушивались к чтению Софронки.
Под
горой вдоль речки в два ряда тянутся кузницы, а на
горе за селом к одному месту скучилось
десятков до трех ветряных мельниц.
По ассоциации я вспомнил вал Чакири Мудун, который начинается где-то около Даубихе в Уссурийском крае и на многие
десятки километров тянется сквозь тайгу с востока на запад. Вот он поднимается на
гору, дальше контуры его становятся расплывчатыми, неясными, и, наконец, он совсем теряется в туманной мгле…
— А верст с
десяток отсюда, вот где горы-то видны, между Бодростинкой и Синтянинским хутором.
И оба пешехода вдруг вздрогнули и бросились в сторону: по дороге на рысях проехали два
десятка казаков с пиками и нагайками, с головы до ног покрытые снегом. Мужики сняли шапки и поплелись по тому же направлению, но на полувсходе
горы, где стояли хоромы, их опять потревожил конский топот и непривычный мирному сельскому слуху брязг оружия. Это ехали тяжелою рысью высланные из города шесть жандармов и впереди их старый усатый вахмистр.
Я вполне понимала мою милую подружку, потому что сама
горела желанием поделиться радостью с мамой и домашними. Мои баллы были немногим хуже княжны. Но все же я старалась изо всех сил быть не ниже первого
десятка и успела в своем старании: я была пятою ученицей класса.
Бек Израил первый встал и ушел с пира; через пять минут мы услышали ржание коней и он с
десятком молодых джигитов умчался из аула в свое поместье, лежавшее недалеко в
горах. Дед Магомет, взволнованный, но старавшийся не показывать своего волнения перед гостями, пошел на половину Бэллы. Я, Юлико и девушки — подруг невесты последовали за ним.
Охваченный всеми этими ощущениями от сцены, оркестра, залы, я нет-нет да и вспоминаю, что ведь злосчастная война не кончена, прошло каких-нибудь два-три месяца со взятия Севастополя, что там
десятки тысяч мертвецов гниют в общих ямах и тысячи раненых томятся в госпиталях. А кругом ни малейшего признака национального
горя и траура! Все разряжено, все ликует, упивается сладкозвучным пением, болтает, охорашивается, глазеет и грызет конфеты.
И вдруг странно становилось: этот толстый неработающий человек в парусиновом пиджаке, — ему одному принадлежит весь этот простор кругом, эти
горы сена и холмы золотистого зерна, и что на него одного работают эти
десятки черных от солнца, мускулистых мужчин и женщин.
По возвращении домой, куда меня провожает гурьба попутчиков и попутчиц, я еще долго не ложусь. До трех часов
горит в моей комнате лампа, и я сижу над французским переводом. Я перевожу длинную повесть модного французского писателя. За этот перевод мечтаю получить несколько
десятков рублей.
Дмитревский ответил не сразу, а посмотрел на племянника своими иссиня-серыми большими глазами, которые, несмотря на то, что их обладателю шел пятый
десяток,
горели почти юношеским блеском.
Вид с высоты Ней-Лайтценской мызы очарователен: панорама ее на несколько
десятков верст обставлена разнообразием
гор, озер, рощ и селений.
Тут же поднимите взоры ваши, и вас приветствуют из-за
десятков верст сизые
горы Оденпе.
— А потому, что и армия в несколько
десятков тысяч людей рассыпана в
горах, и её нельзя охватить даже вооружённым хорошим биноклем глазом… Видна только ничтожная часть.